Концерт подходил к концу. Но даже осознание этого не могло успокоить толпу, беснующуюся под резкие звуки гитар, приглушенный рык баса и сумасшедший ритм ударных. Идеально правильная, без единого недочета музыка сливалась с чистым голосом вокалиста, доводя людей вне сцены до экстаза.
И в этом сумасшествии никто не замечал коротких взглядов, которые бросал Гакт на лид-гитариста. А если и замечали, то воспринималось уже на уровне подсознания как фансервис. И народ требовал большего. Но все ограничилось только взглядами, попеременно бросаемыми мужчинами друг на друга, – Чачамару уже давно был против даже незначительной «игры в любовь» на сцене, но желание фанатов для музыкантов – закон, а потому полностью прекратить сей, по мнению лидера, абсурд, они не могли.
Упиваясь энергией, исходящей от толпы, Гакт в то же время жадно ловил каждое движение Чачамару, а память услужливо подкидывала воспоминания о фансервисе, который они устраивали ранее. И пусть для всех это была игра. Для всех, кроме вокалиста. И сейчас он вновь мечтал снова ощущать его руку на своем плече и чувствовать сбивающееся дыхание лид-гитариста на своей шее.
Гакт не упускал ни одной детали, поглощая взглядом каждый жест. И в какой-то момент даже едва не сбился во время исполнения, наблюдая за Чачамару. За тем, как соленая капелька скатилась по изящной шее и затерялась в вороте рубашки; за тем, как жадно гитарист глотал воздух, пытаясь восстановить сбивающееся дыхание; за дрожащими от напряжения мышцами рук; за длинными изящными пальцами, нежно перебирающими струны гитары. Прогоняя наваждение, вокалист вновь окинул взглядом толпу, вроде бы и не останавливая взгляд на ком-то определенном, но в то же время так, чтобы каждому казалось, словно взгляд Гакта предназначался лишь ему одному. Однако, все, увы, ошибались. Этот взгляд был выражением чувств лишь одному человеку…
И вот последний аккорд лид-гитары, рокеры, словно повинуясь чему-то им одним известному, замирают на сцене, а фанаты взрываются криками и аплодисментами. Усталые лица музыкантов озарила счастливая улыбка – концерт удался, зрители, совершенно очевидно, довольны, а они теперь могут позволить себе такую маленькую, но в то же время невероятно значительную роскошь – отдых в несколько часов. Однако разгоряченная толпа не желает так просто отпускать своих кумиров. Гакт переводит взгляд на Чачамару и, получив утвердительный кивок лидер-сана, музыканты устраивают энкор. Завершающая песня, поклон – и музыканты покинули сцену.

Устало ввалившись в гримерку, музыканты попадали на ближайшие горизонтальные поверхности, позволяя себе, впервые за эти полтора часа, расслабить напряженное тело. На некоторое время помещение окутала тишина, разбавляемая периодически доносившимися криками возбужденных фанатов.
Первым очнулся Ю, с некоторой жалостью поднявшись с уютного дивана, и стал переодеваться в обычную одежду, с явным наслаждением сбрасывая мокрые насквозь концертные вещи:
— Не знаю, как вы, а я домой, — устало протянул гитарист, подавляя зевок.
— Меня подожди, — Ю кивнул Чиролину.
— И про меня не забудьте, — Джун-джи лениво поднял руку с зажатой в ней барабанной палочкой. Удивленно взглянув на сей предмет, мужчина отбросил его куда-то в сторону и, потянувшись, поспешил собираться.
Ю вопросительно взглянул на курящего Гакта и, получив отрицательный ответ, перевел взгляд на вальяжно раскинувшегося на небольшом диванчике Чачамару. Хмыкнув, гитарист даже не стал уточнять, составит ли им лидер компанию, или же они ретируются по домам втроем – Чача явно уже дремал. Кивнув на прощание оставшимся в гримерке друзьям, гитарист, басист и ударник покинули комнату с явно читаемым в глазах желанием поскорее добраться домой, принять душ и упасть на мягкую кровать, утонув в ласковых объятиях сна.
Едва за одногруппниками закрылась дверь, как Гакт облегченно выдохнул. Ему предстоял непростой разговор с лид-гитаристом, но как его начать и что вообще говорить, он не знал, а наличие посторонних ушей (пусть даже это и уши лучших друзей) только сбивало бы с толку. Обычно уверенный в себе, смотрящий на все с ноткой снисхождения, вокалист сейчас был растерян. Смешно, но он не знал, как признаться Чачамару в своих чувствах, а чем больше он об этом думал, тем более нелепой ему казалась эта затея, вызванная невозможностью находиться бок о бок с этим человеком, видеть каждый день, жадно наблюдать за ним, запоминая каждый жест, каждый взгляд, слышать его голос, но не сметь даже просто нежно коснуться. Гакт яростно ударил кулаком по оконной раме, от чего стекла жалобно задрожали.
— Ну и какого ты вытворяешь? – спокойный, с едва уловимыми нотками раздражения голос Чачамару заставил Гакта резко обернуться, чтобы потом замереть в следующую секунду от открывшейся картины. Лид-гитарист немного приподнялся на диване, опершись на согнутые локти. Склонил голову на бок, чуть прищурился, прожигая Гакта внимательным взглядом. Светлые длинные волосы ниспадали на плечи мягкой волной. Черная классическая рубашка, выгодно подчеркивающая изящную фигуру, смялась, а ее полы чуть задрались, открывая взору невольного наблюдателя нежную светлую кожу живота.
Гакт скользнул взглядом по красивому, с женственными чертами, лицу и на одно короткое мгновение столкнулся с Чачей взглядом. Лидер-сан все также внимательно смотрел на него, ожидая ответа на поставленный вопрос. Нервно сглотнув, Гакт разорвал зрительный контакт, вновь вперившись в окно.
Так и не получив не то что ответ на свой вопрос, а даже банальное извинение, Чачамару вновь умостился на диване.
— Хорошо сегодня поработали, — Чачамару устало зевнул. – Сил нет даже домой дойти.
— Чачамару-кун, нам надо поговорить, — серьезный тон Гакта насторожил гитариста. – Точнее, мне надо сказать одну вещь…
Чача только кивнул, ожидая продолжения.
— Я люблю тебя, — на одном дыхании выпалил вокалист, и одному Богу известно, чего это ему стоило.
Вновь собирающийся подремать Чачамару поперхнулся воздухом от этого заявления. Медленно приняв сидячее положение, лидер иронично взглянул на вокалиста.
— Камуи-сан, вы, часом, не перегрелись? Или это все влияние фансервиса? А я говорил, что пора прекращать это веселье! – Чача вздохнул. – Гакт, это не сцена, и фанатов тут нет, играть не перед кем. Что на тебя нашло?
Вокалист хмуро взглянул на мужчину, ощущая, как внутри разрастается чувство досады с ощутимым привкусом горечи. Тяжело вздохнув, он отвернулся от Чачи. Выбив из пачки сигарету, закурил. С первой же затяжкой наступило некое чувство удовлетворения от ощущения никотина, растекающегося по организму. Открыв окно, Гакт выдохнул тонкую струю дыма.
— Причем тут фансервис? Дело совершенно не в этом!
— А в чем тогда? Есть другое объяснение твоим словам? Может, перегрелся? – и вновь эта ирония в голосе.
От такого тона сразу стало почему-то невыносимо больно. Нет, Гакт, конечно, предполагал, что Чачамару отреагирует приблизительно так, но представить не мог, что слова лидера вызовут такую реакцию. Сердце, ранее бешено колотившееся, сейчас стало замирать, готовое в любой момент ухнуть вниз.
— Ладно, Гакт, я понимаю, ты устал, все устали. Поговорим на эту тему как-нибудь потом. – Чачамару поднялся с диванчика и начал переодеваться.
Гакт раздраженно затушил сигарету, буквально скамкивая окурок в пепельнице.
— А если я серьезно говорю? – взгляд все так же устремлен на ночной Токио.
Чача повернулся, смотря на вокалиста. На мгновение он даже поверил в искренность слов Гакта, но четкое ощущение абсурдности ситуации никак не хотело покидать и мешало верить. Гитарист теребил футболку, которую так и не успел еще надеть, прожигая взглядом напряженную спину друга.
— Это просто переутомление, — кого он в этом убеждал?
— Да какое, к черту, переутомление?! – голос вокалиста повышается, в нем четко слышно раздражение и… отчаяние? Гакт смял пачку сигарет, со злостью швырнув ее в мусорное ведро. Тут же достал новую пачку, выбил сигарету и вновь закурил. Перед глазами все застлала пелена. Слезы? Мужчина мотнул головой, словно опровергая свои мысли перед самим же собой. Просто слишком глубокая затяжка. Сразу пришло нечто наподобии успокоения. Глубокий вдох, новая затяжка, а на лице – очередная маска, очередная игра, скрывающая истину.
— Хорошо, если тебе так проще… Я согласен на переутомление, — в голосе появляются стальные нотки с долей насмешки над сложившейся ситуацией, но в первую очередь, над самим собой; пальцы сжимают подоконник до побеления костяшек; прикрытые глаза сдерживают соленые капли, что удивляет вокалиста — последний раз он плакал, когда умер Ками, а уж из-за несчастной любви не лил слез и вовсе... Ничего более не выдавало разочарования мужчины. Надо отдать ему должное, свои эмоции он умел скрывать мастерски.
На уровне подсознания он снова потянулся к пачке сигарет, намереваясь выкурить как минимум еще одну сигарету. Но сильная рука уверенным жестом конфисковала “Joker”.
— Что за… — Гакт резко развернулся и нос к носу столкнулся с Чачамару.
— Сколько можно себя убивать? Да и это вредно для голоса, — гитарист сам не понимал, зачем произнес последнюю фразу.
— А почему это тебя волнует? – Гакт забрал сигареты, в следующую минуту уже с удовлетворением вдыхая никотиновый дым.
Чачамару молчал, всматриваясь в лицо согруппника. Но что можно понять по неживой маске? И лишь глаза выдавали всю ту гамму чувств, бушевавшую внутри мужчины. А во взгляде, полном боли, разочарования, даже какой-то детской обиды, читалось что-то еще. Безграничная нежность, с которой Гакт смотрел на гитариста, выбивала из колеи, заставляла сердце пропускать удары, а дыхание — замирать.
Чачамару как-то неловко улыбнулся Гакту и глубоко вздохнул, словно перед прыжком в ледяную воду. Эта искренность вокалиста, столь редкое явление в их жизни, невольно помогала раскрыть свое сердце навстречу чему-то новому, помочь понять, что и сам не равнодушен к этому человеку, нервно курящему у окна. Но так непривычно, если не сказать сложно, было принять все происходящее, просто признаться самому себе, что этот мужчина уже больше, чем друг, причем давно. Да, в этом Гакт и Чачамару были похожи — отвыкли быть искренними с людьми, прячась за сотнями лиц, ни одно из которых не было настоящим. Наверное, не было... Они оба разучились быть честными даже с самим собой.
А теперь что-то изменилось. Признание Гакта словно сломило некую невидимую броню, которую старательно выстраивал вокруг себя гитарист. Чача не спеша подошел вплотную к вокалисту, мягко притянув к себе за талию. Гакт непонимающе уставился на него, боясь даже на мгновение поверить в реальность происходящего. Приблизившись, лидер мягко накрыл своими губами губы вокалиста, и нежный, полный искренности и чувств поцелуй, сказал больше, чем множество слов…