Теремок - Форум-Дом
Вас приветствует "Форум-Дом".
Для начала общения и просмотра информации войдите или зарегистрируйтесь.
Теремок - Форум-Дом
Вас приветствует "Форум-Дом".
Для начала общения и просмотра информации войдите или зарегистрируйтесь.
Теремок - Форум-Дом

Вы не подключены. Войдите или зарегистрируйтесь

Предыдущая тема Следующая тема Перейти вниз  Сообщение [Страница 1 из 1]

Arisu-Desu
Arisu-Desu
Название: HORIZON
Автор: Alice_Redrose
Фэндом: D'espairsRay
Персонажи: Karyu/Zero
Рейтинг: NC-17
Жанры: Ангст, Мистика, Философия, AU
Предупреждения: OOC
Размер: Мини
Статус: закончен

Описание: ...И они тоже уснут, убаюканные теплом, идущим друг от друга, шепотом и блаженством любви, граничащей с безумием. Чтобы проснуться далеко отсюда, в мире, полном суеты, и один из них поймет, что это был лишь сон, тогда как другой украдкой улыбнется, пряча меж страниц толстой книги черный бутон, сорванный где-то там, за далеким горизонтом - в месте, где можно обрести себя, сорвав печати страха с врат собственного ада.

Посвящение: Хикари - за то, что слушала эту песню сегодня утром *_*

Публикация на других ресурсах: Только с разрешения автора

Примечания автора: Автор никогда прежде не писал конкретно по этому фэндому, и фик родился исключительно из желания написать именно про этих двух персонажей, описать эту сцену и успокоить себя после тысячного прослушивания Screen (Mirror ver.). А еще Карю слишком долго мусолит ему глаза, поэтому автор был ОБЯЗАН избавиться и от него. Плюс, дурное влияние двух песен Angelo - The Crime to Cradle и RIP, ну и конечно - история совершенно не оригинальна, у автора есть как минимум одна похожая зарисовка, но смысл обретения себя через подобный опыт отчего-то сильно цепляет его и он не может отделаться от мрачных картин собственного нутра...
P.S. Источник вдохновения:
[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]


+++
Ветер в лицо. Он горячий: воздух раскален, им невозможно дышать. Всюду пыль: золотая, она кружится, отрываясь от земли, слепит глаза, забивается в поры на коже, слезами наполняя глаза, и те закрываются, опуская навес темных век. Волосы в беспорядке падают на лицо, скрывая его изможденные черты. Лицо серое не только от дорожной пыли. Оно лишено крови, оно убито временем, усталостью и голодом. Жажда. Она царапает горло, она раскаленным свинцом наполняет внутренности. Во рту сухо, и он сглатывает раскаленное дыхание пустыни.
Шаг за шагом, он идет вперед, видя лишь землю под ногами. Испепеленную, потрескавшуюся землю, такую же серую, как и его лицо. Трава, некогда высокая и сочная, убита жаром. Жара всюду. Она жидким маревом растеклась вдоль линии горизонта.
Идти тяжело. Дышать тяжело. Жить - невыносимо. Но он продолжает делать один шаг за другим, преодолевая раскаленную пустошь. Это место - ад. Его собственный. Внутри него - еще большая пустыня. В ней не видно ни начала, ни конца. Вечное движение в пустоту, пески и сквозь ветер. И зной. По коже. Солеными каплями пота.
Ветер смеется, насмехаясь над ним. Он высоко, там, в небе, до которого не дотянуться, разве что он привстанет на цыпочки и протянет руку...
Губы, его бледные, иссушенные бездыханьем вечности губы дрожат и приоткрываются. В зной тишины вырывается короткий вздох. Дышать больно. Уже. Он делает глоток этого яда и останавливается, открывая глаза, поднимая голову навстречу ветру. Тот срывает с его лица темный беспорядок волос и капли пряной жидкости. Он щурится, спасая глаза от песка. Здесь его много. Но уже не закрывается от него, он должен смотреть вперед, видеть, куда идет. Он потерялся, но любой путь рано или поздно, но куда-нибудь приведет.
Он медленно стягивает с плеч тяжелую черную накидку, хотя знает - делать этого не стоит: кожа сгорит моментально, покроется язвами, слезет, оголяя плоть.
Но руки не слушаются доводов разума. Ему слишком жарко, слишком сильно напиталась эта ткань его потом и кровью.
Ветер касается оголенных плеч. Проводит по ним, изучая плавные рельефы сильных рук. Все ниже и ниже, пока черная тень тяжелыми складками не падает к его ногам. Он переступает через них, продолжая свой пусть, забывая о том, что осталось позади. Позади него нет ничего - он решил это для себя. Еще тогда, когда отправлялся в путь по дорогам собственного Чистилища.
Пески кончились – начиналась вотчина безликого, окутанного нитями смертельной усталости плоскогорья. Он устало взбирался по скалистому склону, цепляясь за острые грани выступов, сдирая кожу с испачканных сизой пылью рук, смывая ту темной, горячей кровью.
Ветер стал сильнее. Теперь он пробирался под ткань майки, раскаленными ручьями стекая по напряженной спине, скрываясь за поясом брюк.
Ноги то и дело соскальзывали, склон крошился и мелкими камушками скатывался вниз. Из-под подошв ботинок вырывался приглушенный смех и перешептывание. Кто-то снова негромко над ним смеялся.
Он поднял голову и посмотрел на небо. То начало темнеть. Ветер нагонял темноту, обволакивающую тяжелые грозовые тучи. Порывы его становились все отчаянней, в них чувствовалась нескрываемая злоба и ярость. Все дышало агрессией.
Камни огрызались, срывали свою ненависть на его ладонях. Они пропитались болью, но не сдавались. Пальцы находили мертвые стебли растений, вырывая их из скалистого грунта, отбрасывая в сторону, ища все новые и новые.
Он тяжело, надрывно кашлял, ощущая сладковатый привкус во рту. Сухой язык прикасался к воздуху, слизывая пыль с губ. Пыль и пот. И порой - слезы. Те текли по щекам, стягивая землистую кожу, отяжеляя веки, усиливая боль. Та кружила голову, едва не роняя изможденное тело вниз. Туда, в пустоту ада.
Тьма сгущалась. Подъем кончился, и началось бесконечное плато. Каменистое полотно, раскинувшееся на многие-многие мили вокруг. А впереди - горы. Там, на самой кромке горизонта. Еще более черные, чем небо и грязь под ногтями.
Солнце исчезло. Ветра стало больше. Он нес с собой испепеленное предчувствие беды, он пах ужасом. Запредельным, идущим из «ниоткуда». Он ширился, заполняя собой все мысли и чувства. Страха стало больше, чем желания просто дышать.
Подошвы ботинок шаркнули по земле. Красное облако пыли поднялось в воздух. Незамеченное, осело между складок брюк, покрывая их ржаво-бронзовым налетом.
Он снова шел вперед, на зов черных гор.
Небо кружилось над головой темной птицей. Негромкий ее голос раздавался в вышине. Становилось холодно. Вскоре уже не пот – мурашки волнами растекались по коже.
Он обнимает себя за плечи и опускает голову. Ветер шевелит волосы на затылке, приподнимая их, скользя по шее своими ледяными пальцами.
Он идет столько, сколько несут его ноги. Но и те предают его. Подкашиваются, и он падает на колени, сбивая костяшки пальцев в кровь. Грязь тут же скрывает раны, заращивая их новой кожей. Он не чувствует боли, только внутри все сжимается от непролитых слез, от иступленного рыдания. Он больше не в силах идти. Это не ад - это бездна его души.
Он что-то ищет. Он должен что-то искать, только в этом случае он найдет в себе силы подняться и снова ступать по мертвой земле, преодолевая все ужасы и страхи этого мира. Он должен найти смысл и идти к цели, держаться за них, хвататься искореженными пальцами, впиваться зубами, обнимать и не отпускать. Ему нужен свет в этой кромешной тьме.
Свет.
Горизонт удаляется от него, горы становятся с каждым шагом все меньше и меньше. Они играют с ним. В салки. Они дразнят и убегают. Он тянет к ним руку, пытаясь ухватиться за воздух. Тот вытекает сквозь пальцы и тает в темноте. Он закрывает глаза. Делает вдох и рывком встает, поднимая серое марево пыли. Она не оседает в отличие от той, красной, повисая в обездвиженном воздухе.
Небо вздрагивает. Где-то справа вспыхивает, разлетаясь на куски. Бледная молния прорезает черноту и тут же исчезает. Гром раскатывается по коже. Густые облака перекатываются, шевеля своими щупальцами.
Он вскидывает подбородок и делает решительный шаг вперед, смело глядя в глаза своим страхам. Он снова идет. Он знает, что впереди его ждет нечто, что поможет ему выбраться из этого места. Он хочет узнать это. Движение - сила и знание.
Горы резко останавливают свой бег и внезапно возникают перед ним. Небо над ними светлее, чем над его головой. И это даже не горы - это черные холмы. Поросшие такими же черными цветами. Черные маки. Они шевелятся, склоняя свои тяжелые головы к сухой земле. Та вся в швах и шрамах. Той давно уже не больно - она привыкла к своему извечному уродству.
Он поднимает взгляд выше, скользя им по смоляным волнам, взбегающим вверх по склону, и видит его. Высокое, высеченное из прозрачно-черного стекла изваяние, глядящее на него своими бездонными глазами цвета горечи и муки. И он понимает, что шел к нему. Вот то, что он искал - собственного бога.
Он смело ступает на склон, вбивая в землю дьявольские цветы. Те истекают едким ароматом, дурманящим рассудок. Он вдыхает его глубоко, и тот смешивается с кровью, отравляя измученную плоть.
Одна жажда сменяет другую. Теперь его губы желают коснуться холодного, бледного лица, сорвать тихий вдох с обесцвеченных губ, ощутить вкус его дыхания, коснуться пальцами светлых волос, стекая по ним все ниже и ниже. Опуститься на колени и преклонить голову перед собственным Дьяволом.
Черные цветы тихо плачут, погибая под его ногами, но он не слышит их голосов. Внутри него бушует ураган, сметающий все на своем пути. Он кружит голову, сводит с ума, он разрывает на части, он убивает и воскрешает, он толкает вперед, заставляя подниматься все выше и выше.
Последний шаг ознаменовался тишиной. Абсолютной. Небо замерло, ветер утих. Стало темно так, что невозможно было дышать и думать. Словно бы он перестал существовать. И только сердце, разрывающее на части грудную клетку, не давало потеряться в этой безликой пустоте.
Он потянулся вперед, находя его в пустоте. Коснулся его лба кончиками пальцев, читая его имя - родное, но забытое. Карю. Оно отпечаталось на его ладони и в душе. Сердце одним аккордом вписало его в собственный ритм и затихло, умирая где-то в запредельной глубине его нутра.
Он закрыл глаза, позволяя пальцам скользнуть вниз, исследуя забытые черты лица. Кожа его была гладкой и прохладной, мягкой и источала едва ощутимый аромат. Он подался вперед, вдыхая его, скользя вдоль линии подбородка приоткрытыми губами, вместе с тем, не разрешая им коснуться плавного его излома.
Карю позволял к себе прикасаться, изучать собственное тело, но сам оставался неподвижным. И только его дыхание взволнованной птицей срывалось с губ, давая ему возможность ощутить его. Расслышать в нем звук собственного имени: "Зеро"...
Он потянулся к нему, обнимая за шею, мягко заставляя наклониться, и ощутил, как открываются губы навстречу его губам, как они принимают нежное прикосновение, как обволакивают своим влажным теплом, целуя медленно, грозясь вот-вот сорваться.
Тонкие нити дыхания и слюны то и дело разрывались, поверхностность поцелуя сводила с ума. Медлительность сродни мазохизму, едва различимые вздохи, прикосновения: порочные и такие желанные…
Зеро сделал еще один шаг. Его тело плавно прогнулось, вытягиваясь вдоль тонкого, едва ли не прозрачного тела его божества, ощущая волны тепла, расходящиеся от него. Вздрогнул, опуская руку чуть ниже, кладя ладонь на длинную шею.
Карю чуть отстранился, тяжело выдыхая. Этот вздох повис в воздухе, так и не растаяв в нем до конца.
Зеро поймал его, с жадностью впиваясь в него губами, впитывая его в себя, выпивая полностью, ощущая, как волны жара расходятся по телу, будоража. Кожа плавилась, мысли окончательно теряли своим грани, размываясь. Путались - разум и желания. Тело диктовало свои правила. Тело хотело исчезнуть, растворяясь в жаре вот этого, безумно желанного, тела.
Воздух всколыхнулся. Длинные пальцы заскользили вдоль линии темноты, разрывая ее, прикасаясь к Зеро.
Карю медленно открыл глаза, взгляд остановился на лице Зеро. Поймал его взгляд, читая его, впитывая в себя его глубину и темную порочность. Губы дрогнули, заставляя смутные тени нарисовать на ней мираж улыбки.
Зеро замер, ожидая. Горячие ладони скользили вдоль его тела, лишь иногда прикасаясь к нему. Оголенные участки кожи сгорали, стоило воздуху вокруг них напиться ледяным жаром его бога. Дрожь, мучительно-сладкая, пронизывала каждую мышцу. Зеро растворялся в ней, прикрыв глаза и вдыхая запах холодной кожи, запах волос, которые подхватывал проснувшийся ветер, начиная спутывать.
Карю склонился ниже, нарушая тишину приглушенным шепотом. Он касался кожи на шее Зеро, подбираясь к уху, цепляя его незаметно, нежно, но больно, обволакивая горячей влажностью не только слов.
Раскрытые ладони легли на плечи, сжимая их, вызывая дрожь еще более сильную, откровенную, возбуждающе прекрасную.
Зеро вздрогнул всем тело, откидывая голову чуть вбок и назад, открывая доступ к шее. Каштановые волосы разметались по ее белизне, но были мягко убраны изящным движением руки.
Темные, налитые тяжестью веки опустились, ресницы удлиненными тенями легли на посеревшие скулы.
Зеро тихо дышал, позволяя губам Карю оставлять незримые следы на своей шее, в то время как собственные пальцы в хаосе желания принялись перебирать длинные медовые пряди, все чаще и чаще сжимая их в кулаке.
Он знал - эта боль заводит, эта боль заставляет внутренности выворачиваться наизнанку, пронизанные судорогами удовольствия. Тягучие, нежные поцелуи смешивались с болезненно-грубыми ласками, убивая. Внутри и снаружи - повсюду было лишь густое и вязкое желание, оно стекало потом по коже, оно срывалось вместе с дыханием, оно заставляло пальцы сжиматься все сильнее и сильнее, а губы целовать все горячее, оставляя на коже красноватые отметины.
Движения стали более ощутимыми, порывистыми, прикосновения - требовательными. Терпение расплескивало свои капли по прохладному воздуху, и тот начинал впитывать его и тут же смывать, обрушивая на мир прохладу дождя.
Карю оторвался от изгибов шеи и плеч, и выпрямился, одурманенным взглядом глядя на Зеро. Тот поймал этот взгляд, погружаясь в его бездну. Он не отпускал его, не разжимал хватки, продолжая сильно сжимать длинные волосы, обнимая Карю за шею.
Карю отступил. Сделал шаг назад, и Зеро послушно шагнул за ним, не зная, чего ожидать: падения в пропасть или новой порции безумия.
Карю улыбнулся, вскидывая голову. Его лица тут же коснулось дыхание дождя. Тот превратился в пресные потоки, смывающие темноту с бледных его черт.
Гроза стремительно набирала силу. Ливневые потоки обрисовывали тонкие контуры двух слившихся воедино фигур и нежную черноту цветов, которые с усилением дождя принялись источать еще более сладкий, пьянящий аромат...
Дождь был всюду. Он сделал кожу Карю еще более тонкой и прозрачной, а волосы, шелковыми нитями легшие на мокрое лицо и шею, заставил подчеркнуть это сильнее.
Зеро отпустил Карю, дрожью ладоней касаясь его лица, отводя мрачные тени и каскады липких, тяжелых волос в сторону, стирая влагу, заставляя самого Карю прикрыть глаза, наслаждаясь восхитительностью этого момента. А Зеро любовался этой картиной, прикасаясь к своему Богу осторожно, трепетно, понимая, что это богохульство - касаться руками божества. Но не касаться его было еще большим преступлением. Когда он так хотел...
Дождь вдруг оказался горячим. Он оплавлял лепестки маков, он оставлял следы на коже, умытой от адской пыли. Одежда напиталась им и прилипала к телу.
Зеро на мгновение подставил лицо под палящие лучи дождя, и тут же почувствовал, как тело распадается на части, разбитое волной наслаждения: Карю медленно, капля за каплей, принялся слизывать с него влагу, добираясь до губ, уделяя им особое внимание. Зеро задохнулся, распахивая глаза так широко, что они ослепли от чернильной глубины неба, а его божество вновь прикасалось к нему, медленно добираясь до плавного изгиба бедер, поводя по ним раскрытыми ладонями, а затем запуская пальцы за ремень брюк, заставляя сдавленно вздохнуть, прогибаясь, забиться, судорожно хватаясь за острые плечи и начиная дышать прерывисто и часто.
Да, так было хорошо. Слишком. Ощущать эту неторопливость, это неприкрытое издевательство. И желание. Сейчас, сильнее, глубже, горячее. Его. Всего.
Зеро тихо застонал, подаваясь навстречу ласке, этой влажной, прохладной ладони, доставляющей удовольствие.
Карю молчал, ловя губами дождь и улыбаясь. Далеко не божественной улыбкой.
Кислород превратился в расплавленное стекло, он растекался по груди, обволакивал горло и не попадал в легкие. Зеро опустил голову, прижимаясь мокрым лбом к плечу Карю. Едва различимые вздохи и короткие стоны заставляли дрожать воздух и губы, приоткрытые от восторга и удовольствия.
С длинных волос срывались крупные капли дождя, и Зеро невольно слизывал их, когда они замирали на губах, а порой и это становилось невыполнимо, и тогда он подавался вперед, начиная дышать слишком часто, прогибаясь сильнее, пытаясь уйти от мучительного удовольствия. Но его божество держало крепко и не спешило отпускать. Но и мучило недолго. Размеренные движения сменились порывистыми и быстрыми, и вскоре Зеро с силой закусывал губу, короткими толчками выпуская из тела напряжение. То стоном отразилось от воздуха, задевая струны дождя.
Стало тихо.
А затем Зеро снова задышал. Открыл глаза и замер, сквозь туман удовольствия, не успевшего отпустить сознание, глядя на то, как его божество облизывает длинные тонкие пальцы, снимая с них каплю за каплей еще теплое семя.
Замечая, что на него смотрят, Карю на мгновение замер, цепляя взгляд Зеро, чтобы затем вновь вернуться к своему занятию, прикрыв темные глаза, светящиеся дьявольским удовольствием.
Ладонь его, покоящаяся на изгибе поясницы Зеро, заскользила вверх, сминая мокрую ткань майки. Легла на плечо и резко на него надавила, заставляя Зеро рухнуть на одно колено, а затем - опуститься и на второе, растерянно глядя на возвышающегося над ним не-человека. Не Бога и не демона. Воздух, которым дышишь. Которым живешь.
Улыбка окрасила его губы в тона порока: похоти и гордыни, - а затем он сам медленно опустился на колени, вставая рядом с Зеро. Черные маки тихо вздохнули и пеплом осели на мокрую землю, разбросав по ней свои хрупкие, вечно мертвые лепестки.
Карю скользнул вперед, вжимаясь в Зеро всем телом, чтобы, не прикасаясь к нему руками, мучительно медленно поцеловать, делясь терпким привкусом своих губ и языка, проникая сразу глубоко, делая это по-дьявольски изощренно, восхитительно, развязно. Божественно.
Губы его были мягкими, дыхание горячим, а тихие, протяжные звуки, слетающие с кончика языка - откровенными.
Он прикрыл глаза, позволяя себе прикосновение. Оно сожгло дотла, оно дождем растеклось по телу, оно воздухом заполнило легкие. Одно лишь касание.
И Зеро снова хотел...
Каждое движение Карю откликалось на это желание. Все подчинялось ему, но диктовало собственные правила. Он был богом, который слушает, но который делает все по своему усмотрению. Превращаясь в оплот греха.
Цветы были холодные и нежные. Земля – мокрой, как небо. Небо - тяжелым и слепым. Губы - искусанными и солеными. Руки - вжатыми в мокрую ткань накидки, брошенной поверх черных маков.
Сначала он сводил с ума. Целовал медленно - каждый миллиметр тела, изучая его, разрисовывая незримыми узорами, покрывая кожу липким дыханием, и мокрые его волосы липли к ней так же, растекаясь по ней акварельными потеками.
И Зеро вздрагивал, и пытался прикоснуться к своему божеству, ответить на его ласку чем-то подобным, но Карю держал крепко, сплетая их пальцы, прижимая запястья к мокрой земле. Его бледное тело красиво перетекало из положения в положение, словно вода - изящно, незаметно. Зеро все сильнее и сильнее сжимал его, оплетая ногами, пытаясь притянуть к себе, ощутить его движение внутри. Но его бог никуда не торопился. Он заставлял сходить с ума своей неторопливостью, ласками, граничащими с мерзостями, извращенными и прекрасными. И то, что он делал с ним дальше, тоже было отвратительно и восхитительно одновременно. Больно и сладко. Сумасшествие и экстаз.
Дождь перестал падать с неба спустя вечность, а лепестки черных маков липли к переплетенным рукам, а закат окрасил зыбкость горизонта, красной тушью разливаясь по земле. И сорванные стоны, и жар тел, делающих последние движения, проникая друг в друга до предела - растекались по воздуху, заставляя тот густеть, тяжелыми каплями застывая на коже.
Стало холодно, когда все кончилось. Солнце больше не показалось, на мир опустилась ночь. Она сокрыла наготу, позволяя черным макам поднять головы, свести свои нежные ладони-лепестки вместе и уснуть.
И они тоже уснут, убаюканные теплом, идущим друг от друга, шепотом и блаженством любви, граничащей с безумием. Чтобы проснуться далеко отсюда, в мире, полном суеты, и один из них поймет, что это был лишь сон, тогда как другой украдкой улыбнется, пряча меж страниц толстой книги черный бутон, сорванный где-то там, за далеким горизонтом - в месте, где можно обрести себя, сорвав печати страха с врат собственного ада.

Предыдущая тема Следующая тема Вернуться к началу  Сообщение [Страница 1 из 1]

Права доступа к этому форуму:
Вы не можете отвечать на сообщения